Еще она позаботилась о кровати для сынишки. Ее нельзя ставить под окнами или на линии дверь — окно, иначе ребенок не будет вылезать из простуд. Рассеялись все сомнения Риты и насчет жалюзи — она-то хотела обустроить детскую по самой последней моде, но прочитала, что закрывать окна детской вертикальными жалюзи нельзя, поскольку они «режут» энергию, которая проходит в комнату, и эта энергия впивается в человека словно ножи. Поэтому Рита повесила в комнате Ванечки веселые занавески с бабочками и стрекозами, они создавали ощущение жужжащего и ароматного лета.

Вообще-то Рита никогда не была слепой поклонницей какого-то учения, но после Чукотки и встречи с Сысоем Агеевичем, который перевернул ее восприятие мира и себя в нем, она поняла, что мир не такой плоский и обыденный, до конца познанный, каким может показаться бездумному человеку.

Этот старик, голова которого обтянута желтоватой кожей, как барабан, своими глазками-буравчиками пронзил Риту насквозь, он сразу увидел ее истинную, ту, которую она сама не знала. Ей казалось иногда, что до встречи с ним она походила на землю на своем дачном участке. Прежде здесь рос лес, и земля осталась лесной, но для того, чтобы хоть что-то на ней выросло, ее нужно всю перевернуть, вскопать, взрыхлить и удобрить.

Именно это и проделал с ней Сысой Агеевич.

По дороге на дачу Рита бросила в синий почтовый ящик письмо Галине Петровне, надеясь на ответ, который даст хоть какую-то зацепку. Свою просьбу она изложила без затей, написала, что Ванечка рано или поздно спросит о том, кто его отец. А поскольку лгать не хотелось — она знала по себе, что неутоленное детское любопытство насчет собственного отца отзывается комплексами во взрослой жизни, — то была бы благодарна ей хотя бы за какие-то факты.

Рита ничего не собирается требовать от того мужчины, поскольку его, судя по всему, не интересует собственный ребенок — прошло слишком много времени, и если бы он интересовался Ванечкой, то давно нашел бы его. Не важно, как старательно Лена замела следы, унося сына, будто лиса петушка из детской сказки.

Она вспомнила, как сама держала мальчика на руках перед тем, как унести Ванечку из его дома навсегда, как оглядывала комнату, сама не зная точно, что хочет увидеть. Только с годами Рита поняла, что именно она искала. Она хотела понять, не отдавая себе в том отчета, среди чего жил ребенок.

Рита чувствовала, что надо забрать не только его самого, но и частицу той жизни, в которой он рос. Однажды мальчик уже резко поменял среду, выйдя из защищенной материнской утробы в этот мир, а сейчас ему предстоял новый — из одной жизни в другую.

Ему нужно помочь, сохранить знакомую среду, хотя бы какие-то детали прежней жизни. Если угодно, даже зеленый горошек нельзя вынуть из банки и оставить без воды, в которой он хранился, закупоренный. Он сразу сморщится.

Рита прижимала к себе маленькое тельце, она чувствовала, как оно перестает дрожать, успокаивается, а взгляд скользил по затененной комнате. Он замер на полке между двумя окнами, утыкавшимися в здоровенный сугроб, и на ней Рита увидела бесчисленное множество ежиков. Ежики из металла, глины, бумаги, фарфора, ежики-пепельницы, ежики-кружки, ежики-брошки. Коллекция, поняла Рита. Его мать собирала ее и, судя по фигуркам, по тому, как мастерски они сделаны, знала в этом толк. Кто-то ей дарил? Или она сама покупала, выменивала, как поступают все коллекционеры? Она хотела спросить тогда у Галины Петровны, но вдруг повернулась к Ванечке и тихо прошептала ему в ухо, — Мы… возьмем с собой… наших ежиков?

— Ага, — проговорил он и, уронив голову ей на плечо, заснул.

Рита быстро подошла к полке и принялась сгребать ежиков и совать по карманам. Она набила ими карманы шубы, брюк, напихала в варежки…

Теперь эти ежики живут с Ванечкой в детской, на даче. Коллекция пополнялась, у них жили даже живые ежики. Каждое лето.

— Это ведь те, которых мы привезли с Чукотки? Они просто взяли и ожили? Да? — восхищался он в первое лето.

Рита не спорила — если ему так нравится, пускай так и будет.

Сегодня среда, соседей не видно. Рита любила приезжать на дачу в будни, не надо произносить дежурные слова, улыбаться, когда не хочется, а просто быть самой собой и с самой собой.

Она стремилась с самого начала сохранить независимость, но это давалось нелегко. Почему-то всем кажется, что соседи просто спят и видят, чтобы их пригласили на шашлыки уже при первом запахе мяса, что тебе так же, как и им, хочется пойти в гости и обсуждать виды на урожай. Казалось бы, с раздражением думала Рита, всем видно, что у нее нет и быть не может урожая, а об укосах травы никто здесь не говорит. Потому что, кроме цветов и травы, у нее ничего не росло. Но всяк меряет по себе, и однажды Рита набралась решимости — в ответ на очередное приглашение отпраздновать урожай она сказала:

— Спасибо, нет. У меня нет урожая, значит, нечего и праздновать.

Она знала, конечно, на что шла, но не предполагала, к чему придет.

Отказаться от навязчивой доброты, поняла Рита, — большой риск. Через несколько дней она узнала, что ее сорняки «обсеменили» соседний участок, а дренажная канава, сто лет назад выкопанная в лесу и засыпанная ею во время строительства дома, повлияла, естественно, отрицательно, на мелиорацию соседнего участка.

Рита не обращала внимания, неизвестно, сколько времени длилась бы психологическая война, если бы не подвернулся случай.

Случай, к которому она была готова.

И снова, в который раз, спасибо Сысою Агеевичу. Однажды они сидели на толстых оленьих шкурах и пили черный, как кофе, чай.

— Вот, одеяло делаю, — объяснил он, потянулся рукой за спину и бросил перед собой связку шкурок.

— Из зайцев? — удивилась Рита.

— Да, из зайцев. Легкие и мягкие. Зима холодная будет, мой нос чует.

— Вы научите меня, как с ними обращаться?

— Ага. Зайцы нежные, рвутся, но вот этот ножичек…

Рита училась скоблить тонкую, как бумага, мездру, а старик, словно одеяло уже было готово и согрело его лютой зимой, заговорил о весне:

— Весной будет праздник света. Приедут наши братья с Аляски. Игры будут. Я научу тебя, и ты победишь.

— Игры? Я никогда не…

— Знаю, ты никогда не играла в игры с кем-то. Но ты можешь играть одна и победишь всех.

Рита засмеялась:

— А… во что я буду играть?

— Ты будешь метать аркан. Ловить оленей за рога.

— Ой… — Рита чуть не сделала дырку на мездре, но вовремя удержалась.

— Видишь, какая хорошая у тебя реакция? — Он усмехнулся. — Была бы растяпа, сейчас бы ее пропорола. У тебя точный глаз и крепкая рука. И нервы крепкие. Я буду учить тебя метать аркан.

— А… кто кидает от нас?

— От нас обычно метали мужчины. От них — есть женщины. Теперь от нас будет женщина. Ты, Рита.

— Но я…

— Ты получишь награду. Ты выиграешь. Я хочу, чтобы от нас выиграла женщина.

Рита научилась забрасывать аркан, она выиграла в соревнованиях с эскимосами с Аляски, которые приехали на праздник весны и света в поселок Провидения.

Может быть, потому, что Рита верила Сысою Агеевичу как Господу Богу, или еще почему, но она на самом деле стояла в окружении толпы и прижимала к себе приз.

Это был «золотой» аркан — веревка с подвижной петлей на конце. А «золотой» — потому что к нему прилагалась золотая цепочка, в точности повторяющая плетение веревки и тоже с петелькой на конце.

С арканом, и тем и другим, Рита не расставалась, она возила его с собой в машине. Аркан послужил ей однажды буксировочным тросом, она вытаскивала с его помощью старый «Запорожец» из грязи. Иначе ей самой было не выехать с дачи.

И этот аркан примирил ее… с соседями.

Как-то утром Рита проснулась от страшных криков. Она выглянула в окно и увидела, что небольшое стадо коз орудует на ухоженных соседских грядках. Деревенские козы, наевшись травы, захотели чего-то более изысканного, они уже объели грядки с салатом «лола роса», любимым сортом Зинаиды Сергеевны, и уплетали цветы капусты брокколи, которой так гордился хозяин. Сам он в черных семейных трусах носился с вилами за козлом, но тот уворачивался, а следом за ним и вся наглая разбойная компания. Жена голосила и причитала на крыльце, опасаясь подступиться к захватчикам.